Девчушка в форменном платье и белом воротничке, съехавшем набок, открывает свежую, еще благоухающую канцелярской лавкой тетрадь. Слепит глаза бескрайнее снежное поле, которое предстоит перейти при помощи чернил и честности.
«15 октября 1900 г. Дорогой дневник, сегодня я расскажу тебе о том, что случилось в гимназии. Я никому не могу это доверить, кроме тебя».
Внезапный стук в дверь — и вот уже тетрадь летит под стол. Главное, чтобы никто не увидел, чем она занимается, не подсмотрел сокровенные записи! Дневники пишут вовсе не для того, чтобы их кто-то прочел. Или же как раз для этого? Что вообще заставляет человека браться за перо и фиксировать события своей жизни в каждодневных записях?
Люди вели дневники всегда — задолго до того, как появилось само это слово. Задолго до того, как в литературе возник этот жанр. До появления самой литературы. И даже задолго до письменности. Древний человек, ликуя после особо удачной охоты на особо крупного мамонта, увековечил памятное событие, разрисовав стены родной пещеры. Теперь такие рисунки зовутся наскальной живописью, хотя это был самый настоящий дневник. Средневековый переписчик священных текстов, утомленный монотонной работой, украсил поля наскучившей книги дерзкими маргиналиями — и это тоже был своего рода дневник. Безымянные рассказчики проложили дорогу британцу Сэмюэлу Пипсу, автору одного из первых известных истории дневников, правдиво описавшему повседневную жизнь Лондона в XVII веке.
Все события — глобальные и ничтожные, важные и нет — хранятся в дневниках, как листья в гербариях: аромат не уловить, цвета поблёкли, но уцелело самое главное — непосредственность чувства, указавшего путь от мысли к руке. Так ветхая тетрадь превращается в машину времени. И нет ничего важнее истории, которую хотела рассказать в 1900 году та маленькая гимназистка. Моя бабушка.
Моя бабушка вела дневники всю жизнь — с раннего детства и до глубокой старости. После того как её не стало, дневники переехали в наш дом. Случилось это задолго до моего рождения. Десятки тетрадей — в клеёнчатых и картонных обложках — хранились под замком в письменном столе отца. Левая тумба, нижний ящик.
— Вырастешь — прочтёшь, — говорил отец. Я умирала от любопытства, гадая, что скрывают эти тонкие тетрадки, исписанные то фиолетовыми, то ярко-синими чернилами.
От пожелтевших страниц пахло как от старых библиотечных книг, прошедших через множество рук. Я подолгу разглядывала портрет бабушки — той самой гимназистки в белом воротничке — и вдохновенно сочиняла истории, которых не могла прочесть. Про балы, катки и маскарады. Про Петербург и Швейцарию. Про дружбу и ненависть. И про великую любовь, разумеется.
Потом я и в самом деле выросла. Бабушкины дневники были извлечены из тайника, запреты сняты, читай — не хочу. Но в пору юности нас занимает собственная жизнь, а не старые тетрадки, густо исписанные не самым разборчивым в мире почерком. Я вернулась к дневникам лишь спустя многие годы, ухнув в них на сей раз с головой, как с обрыва — в водопад.
В XIX веке дневники вели многие, это считалось модным. Знак наивысшего взаимного доверия жениха и невесты — обменяться дневниками перед свадьбой. Когда вышел в свет скандальный дневник рано умершей художницы Марии Башкирцевой, за перо взялись даже те юные барышни, которым раньше это и в голову не приходило. Башкирцева взяла такую высокую планку откровенности, что покоряется только истинно бесстрашным. Она мечтала о славе и так смело открывалась в своих записях, как способны лишь немногие.
Возможно, и моя бабушка вдохновлялась дневником Марии Башкирцевой, когда начинала вести свой — на излёте XIX века. Главное, чего не следовало делать, — это вырывать исписанные страницы. Отказываться от своего прошлого.
Передо мной высится стопка старых тетрадей. Вместо закладок — открытки с церемонными обращениями, конверты с чьими-то срезанными локонами, вырезки из уже не существующих газет. В дневниках моей бабушки удивительным образом обнаружились те сюжеты, которые я сочиняла для нее в детстве: каникулы в поместье, бал, пусть и провинциальный, а еще, разумеется, безумная любовь и роковое предательство. Но это была лишь интродукция к спектаклю, который готовился сыграть для нашей семьи — и для тысяч других — безжалостный двадцатый век. Жесткие, как накрахмаленный воротник, правила, по которым жило дворянское сословие, были отменены в одночасье. Из дневников пропали описания шляпок и перечисления оценок в табеле — на смену им пришли полные горечи рассказы о войнах, революциях, эпидемиях. Но тем, кто ведет дневник, всегда чуточку легче в сравнении с остальными: они знают, кому можно довериться, даже если время не поощряет откровенности.
Думаю, бабушка удивилась бы, узнав о современных дневниках — тех, что ведем сегодня мы с вами. Наш век — век триумфального возвращения эпистолярного жанра, когда мы можем не встречаться месяцами с теми, кого любим, предпочитая опасной реальности гигиеничную переписку. Мы возмущаемся, если нам звонят, не упредив об этом письменным сообщением, но при этом выставляем свою жизнь на всеобщее обозрение в блогах и пабликах. Сетевой дневник не столько честный разговор с самим собой, сколько старательно обставленная витрина, откуда в любой момент можно удалить лишнюю деталь.
Но правда в том, что дневник — это единственное литературное произведение, которое сразу же пишется набело. Ему попросту не нужны черновики.
Моя бабушка вела предельно честный — по ее собственному выражению, объективный — дневник. Возможно, она не задумывалась о том, что его когда-нибудь прочтут другие люди. Возможно, ей этого хотелось. Как в той игре, между правдой и желанием — желанием выглядеть перед потомками наилучшим образом — она всегда выбирала правду
Я открываю старую тетрадь дневника, который вела незнакомая, но при этом самая родная и близкая мне женщина. Моя бабушка. За каждой аккуратно выведенной строчкой встает как ее личная история, так и общая — История с большой буквы.
Между нами лежит сотня лет, но я перемахиваю ее вмиг, не запнувшись. У нас с бабушкой так много общего, что это сложно осознать: рифмы судьбы, на которые столь щедра наша странная жизнь, роднят ее дневник с моей собственной историей. «Эта странная жизнь» — так называется книга Даниила Гранина, рассказывающая о дневниках советского энтомолога Александра Лю́бищева. Этот ученый, посвятивший себя изучению какого-то жука-листоеда, тоже всю свою жизнь вел дневники — и о них мне впервые рассказал отец. Дневники Любищева состояли из кратких записей, сопровождаемых четким хронометражем. Благодаря дневникам Любищев разработал систему продуктивного использования времени — собственно говоря, он изобрел тайм-менеджмент задолго до того, как в нашей жизни и в нашем языке появилось само это понятие.
У каждого дневника — своя судьба: одни учат нас беречь время, другие служат бесценным кладезем бытовых подробностей, из третьих мы черпаем вдохновение. Но есть и такие дневники, что исчезают без следа, как только их автор уходит из жизни. Их выносят из дома вместе с другим бумажным мусором: когда-то важными, а теперь никому не нужными почетными грамотами, фотографиями незнакомцев, письмами в надорванных конвертах… Но разве не любая жизнь важна, неповторима и ценна? Особенно если это жизнь человека, связанного с тобой как узами крови, так и духовным родством.
Старые дневники стали фундаментом книги, которую я писала долгих десять лет. Я сделала это в память о бабушке, о ее таланте и отваге. Но моя книга — это не только история жизни предков, это еще и мой личный роман с дневником. Самым честным и, возможно, самым захватывающим в мире чтением.
Ты, конечно, знаешь, что такое дневник. В нём можно найти твоё расписание уроков, домашние задания и оценки. Но люди называют дневником не только красивую тетрадку для школы. Это еще и книга, которую человек пишет только для себя.
Многие взрослые люди ведут дневник, чтобы не забывать о важных вещах. Например, увидел человек смешную собаку на улице и записал об этом в дневнике. Пройдет много лет, но ту собаку он точно не забудет.
Великий художник и ученый Леонардо да Винчи тоже вел дневник. Там были и записи, и рисунки, и чертежи. Чтобы никто не смог прочитать его дневник, Леонардо писал зеркальным почерком. Только если поднесешь тетрадку к зеркалу, сможешь прочитать, что там написано. Сегодня дневники Леонардо да Винчи хранятся в музеях, о них пишут книги и снимают кино.
Может быть, однажды и твой дневник станет таким же знаменитым?
К сожалению, в этом году в вашем городе не организованы очные площадки Тотального диктанта. Вы можете стать организатором акции в 2025 году. Подготовка и обучение начнется уже в этом сентябре.
